Отметился на онлайнере.

По понятным причинам текст всей статьи не могли опубликовать, поэтому решил обозначить его тут.

Уважаемая редакция onliner.by!
Пишу свой ответ на заметку people.onliner.by/2015/04/17/vypusknik-bntu/, однако с учетом особенностей своей специальности «Машины и аппараты легкой промышленности», подготовку по которой осуществляет в Беларуси только УО «Витебский государственный технологический университет». Сам я окончил вуз в 2006 году по этой специальности и продолжил обучение в очной аспирантуре. Поскольку я тесно общался с ребятами, писавшими свои дипломы на родной кафедре на протяжении прошедших лет, с 2006 по 2015 гг, и продолжил общение с ними по окончании ими вуза, а стало быть и знал их дальнейшую судьбу, то могу описать свой пусть и не совсем объективный, но никак не дежурный опыт трудоустройства и востребованности моей специальности.
Надо сказать, что наиболее напряженным в плане трудоустройства выпускников оказался именно этот 2015 год. Оно и понятно. Продукция отечественного легпрома и так постепенно уступала продукции зарубежного производства, а 2015 год принес и вовсе плачевные результаты в виде открытия многих судебных процессов по ходатайству о банкротстве ряда предприятий легпрома (2015 год: ОАО «КИМ», ОАО «Витебский комбинат шелковых тканей», Витебск; конец 2014 года: ИП «ЛеГранд», Минск, и т.д.).
Но все по порядку. Тревожные сигналы о потере веса и важности в государственной оценке моей специальности принесло в далеком 2005 году нам, еще студентам старших курсов, сообщение о том, что оршанский завод «Легмаш» (когда-то ОАО «Завод швейных машин») перестает выпускать швейные машины. Росчерком чиновничьего пера многолетний опыт конструкторского бюро завода оказывается выброшенным на свалку. Хотя надо признать, что оршанские промышленные швейные машины (а они автоматизированные!) еще до недавнего успешно эксплуатировались не только на фабриках нашей республики, но и на многих предприятиях СНГ. Но 10 лет – это уже потолок для любого износа. Поэтому даже фабрики, переживающие серьезный кризис, были вынуждены сменить свой основной фонд швейного оборудования на корейских, немецких, японских, а в последнее время и китайских собратьев.
Ну не быть нам конструкторами. С этим мы могли смириться. Но обслуживание даже чужого оборудования требует квалифицированных кадров. И надо признать, что многие наши выпускники последних лет столкнулись с тем, что им пришлось осваивать оборудование, давно вышедшее за рамки учебников по специальности. «Милавица» (Минск), «Элиз» (Дзержинск), «Мона» (Полоцк), «Белвест» (Витебск), «Марко» (Витебск) и многие другие фабрики осваивают такие виды технологического оборудования, которые раньше никогда не вовлекались в известный нам технологический процесс. Так они и созданы были совсем недавно, их применение на западных фабриках не менее ново, чем у нас.
Спешу заверить, что и кафедра старалась не отставать в подготовке своих выпускников новому оборудованию. Благо, доступ на швейные и обувные предприятия у нас не скован какими-то бюрократическими формальностями и самодурством администрации. Я побывал на многих предприятиях республики и всюду был встречен довольно приветливо. Всегда нам предоставлялась возможность в изучении нового оборудования для внедрения его в учебный процесс.
Я к чему собственно. Востребованность в молодых инженерах по оборудованию на отечественных предприятиях есть. Даже несмотря на существенное снижение рентабельности наших предприятий.
Вопрос в другом, мне кажется. В том, что предприятия легпрома в силу своей специфики чаше всего не могут предложить молодым ребятам единственного, что тех могло бы мотивировать – это достойной зарплаты. Нет достойной зарплаты – снижается ценность самой специальности – снижается проходной уровень специальности. В результате, специальность становится удобной лазейкой для «косачей» от армии. Молодой человек, угождая родителям (пусть будет в/о какое угодно, но в/о!) и боясь армии, просто добровольно соглашается промотать 7 лет (5 – в/о, 2 года отработки) своей жизни ради жертвы этим чужим интересам. Учится он неохотно, также неохотно он отрабатывает положенные 2 года, рассказывая своим молодым товарищам о злостных перспективах, сулящих им при выборе той же судьбы. А ведь время от времени наших выпускников распределяли и в колонии, где были швейные цеха, нуждавшиеся в обслуживании инженером. Помнится, в один год было не менее 4 заявок в такие заведения.
Или конкретный пример. Выпускник 2012 года устраивается по распределению (правда, не без вмешательства родственных связей) начальником ремонтно-механического цеха одной из швейных фабрик. Казалось бы, начальник. Однако все возможные мечты разбиваются о суровую наличную действительность. К добровольному концу своего начальнического срока (лето 2014 года) молодой человек получал зарплату в 3 миллиона рублей. Одно утешало: возможность использовать РМЦ как автомастерскую для своего автомобиля.
Конечно, случаются исключения в виде «аппетита во время еды». И специальность не отказывает во взаимности, открывая ребятам свои лакомые места. Некоторые знакомые мне выпускники преимущественно заочного отделения (!), к примеру, становились представителями зарубежных производителей швейной техники и уезжали в ближнее или дальнее зарубежье. Понятно, что не этого государство ожидало от них. Но вольному воля. Говоря по справедливости, и государство еще с поры упразднения КБ ОАО «Завод швейных машин» не было заинтересовано в росте инженерного потенциала своих фабрик. Мне доводилось иметь дело с концерном «Легпром»: за последние 5-7 лет концерн расходовал государственные деньги на покупку оборудования зарубежных производителей, хотя часть техники могла бы быть освоена белорусскими машиностроителями. Говорю это как тот, кто непосредственно как конструктор участвовал в прямых договорах с предприятиями по созданию простых однооперационных машин.
В своей судьбе я сам неизбежно сталкивался с «тяжестью» легкой промышленности в виде ее низких зарплат. Нищенские зарплаты меня сопровождали на протяжении всего моего срока пребывания на родных кафедрах: в 2015 году 2 миллиона рублей – это полная месячная зарплата с премиальными кафедрального лаборанта, такая же зарплата была у меня и в должности кафедрального инженера-программиста. Немногим больше (тысяч на 200-300) радовал меня квиток в мою бытность ассистентом. Иногда спасали конструкторские работы. Но и они приносили мизерный доход: за год хоздоговорной работы, в ходе которой я разрабатывал конструкцию какой-либо простой машины, я мог заработать не более 6 миллионов рублей. Конечно, такие расценки пугают. Поэтому для меня работа в вузе видится лишь как хобби, а не как возможность заработка и обеспечения семьи. Как собственно, и текущие мои конструкторские договоры подряда, которые я по-прежнему веду с рядом отечественных предприятий. Увы, но это больше специфика бюджетной сферы, влиться в которую я позволил себя однажды. Работая на производстве, в такую уж сильную нужду впасть, мне кажется, гораздо сложнее.
Получилось несколько сумбурно, но это оттого, что я не спешу искать виноватых в неуклонном падении ценности моей специальности. Никто никогда не виноват один и не виноваты все. «Каждый виновен в чем-то одном» («Левиафан»). Я оптимист и считаю, что из кризиса выкарабкаются наши предприятия, и в результате, наши выпускники почувствуют живительный сок своей главной мотивировки – повышения зарплаты.
Но при этом я думаю, что и сам интеллектуальный мотив выбора моей специальности сохранится и даже возрастет. Именно поэтому я еще 3 года назад создал небольшую интернет-площадку, призванную объединить инженеров по моей специальности из разных стран. И надо сказать, что мое приглашение не осталось без внимания. В результате деятельности моего скромного сайта оказалось возможным наладить связи между выпускающими по моей специальности кафедрами из дюжины вузов разных стран: профессора, доценты, ассистенты смогли консолидироваться в общем интересе к специальности и заняться взаимообменом своих научных достижений. В конце получилось несколько восторженно. Как-то так.