Вчера были с женой на концерте в местной филармонии, приуроченном известным уроженцам Витебской области — филармония так выполняет календарную программу Президента, заявленную как Год малой родины. Узнал о существовании ревизиониста мировой величины — Иммануиле Великовском. Пишут, что большинство ученых от его идей отвернулись и лишь очень немногие (в т. ч. А. Энштейн) не стали подвергать его полному остракизму. При этом вики пишет, что ряд догадок Великовского, несмотря на общее его несовпадение с признанными теориями, все же оказались впоследствии верными.

На концерте пережил некое чувство тревоги, доселе мне незнакомое. Это не столько тревога масштаба телеологии и уж тем более не то, что зовут экзистенциальным переживанием. Но нечто парателеологическое было. Ощущение потребности понять «зачем я нужен» кому-то, чему-то и ощущение конфликта общего плана своей жизни с необходимостью ответа на объявленный вопрос.

Помнится, в период сектанства некоторые старейшины говорили о себе как людях особой миссии. Мне никогда не были понятны такие признания. Эдакое избранничество (считай, кальвинистский фатализм), каковы бы ни были его формы — даже осредненное христианское понятие паракии как неотмирного избрания и павлова помазания для меня были и остаются загадкой. Не менее загадочен и православный Промысел. Кажется, это идея-заглушка, т.е. совершенно бессмысленный ответ на вопрос «почему?», лишь создающий иллюзию ответа.

И тем не менее отрицая эти фаталистические идеи и их подобия, я признаю личную антропную необходимость. Я вызван из небытия. и я есть. И меня мучает вопрос «почему я был вызван из небытия?».

— В отрочестве любил навещать своих бабуль (родных, двоюродных и т.д.). Было какое укорененное чувство пиетета к возрасту. Поэтому на каникулах я спокойно садился на автобус и ехал в городок Дубровно, чтобы побродить по улочкам малого городка и навестить свою бабулю. Я мог привезти чего съестного, что-то небольшое сделать по дому, поспрашивать дела и поехать домой. Для меня это было естественно.

Или к другой бабуле — сестре своего деда — жившей у дочери в отдельной комнате, откуда ее домашние мало куда выпускали (даже на кухню), т.к. она уже ослепла и ее непосредственные родные, мягко сказать, не хотели мириться с соседством с пожилым человеком, нуждавшимся в уходе. Но она уже жила в Орше в соседнем с моим районом на другой стороне Днепра и к ней я мог забегать еще чаще. И эти десятиминутки тоже мне не казались каким-то геройством, а самой простой вещью, которая могла быть у тинейджера. Иногда да, бывало, я встречал небольшее непонимание не только со стороны сверстников, но и взрослых. Но и это нисколько не наводило меня на мысль, что я делаю что-то оригинальное.

Вот таким мне и видится христианство — естественным выражением добродетели. Но сейчас, увы, я обнаруживаю большие затруднения. То, что было естественно в подростковом возрасте, обрастает нелепыми затруднениями во взрослом состоянии. И вся естественность улетучивается и любое мало-мальское дело хочется вписать себе в копилку добрых дел и пусть не растрындеть о нем, но хотя бы лично в душе умиляться собой. Тьфу.