Дела резко пошли в гору и в какой-то момент понадобился офис поближе к центру города, а потому после недолгих раздумий взял в аренду на Луначарской цокольный этаж в хрущевке; быстренько сделал ремонт, перевез весь персонал, обжился быстро и без особых хлопот.
…Приехала жена за денежками – нужно было срочно оплатить предстоящую операцию тестю. Застала меня в конструкторской. Пошли ко мне в кабинет, вручил ей требуемую сумму, и решил провести ее через бухгалтерию к запасному выходу: так почти в два раза ближе до остановки – машины у нее тогда еще не было.

Дверь открывалась на себя; болтаю с женой и протягиваю руку, глядя на ее счастливое лицо. Да и сам сияю, как начищенный медный самовар… что может быть лучше понимания того, что ты приложил руку к спасению дорогого тестя и к тому же исполнил еще одно желание любимого человека?
Через секунду недоумевающе поворачиваю голову, поскольку пальцы нащупывают что-то небольшое и мягко-упругое, совсем непохожее на дверную ручку.
И вижу – моя рука нагло мнет правую грудь (первого размера, не больше) дочери главбуха, которая в нашей конторе проходила практику под крылом у мамы.
Оторопевшая девица улыбается и краснеет, но и не думает отодвигаться, а я отдергиваю руку, как ошпаренный, и слышу: фр-фр-фр-фр-фьють!!!
Это жена улетела.
Минуты две я приходил в себя и анализировал ситуацию, пропуская мимо ушей озабоченно-конфузливое кудахтанье бухгалтерии.

Иду в кабинет, вызываю с производства брата, тот прикатывает через полчаса; объясняю ему всю «ситуэйшен», кое-как утихомириваю этого гоготунчика размером со славянский шкаф, и оставляю все дела на него.
Тащу за шиворот водилу в машину, мчусь домой.

…Пусто… даже записки нет. Все понятно.
Детей у нас тогда еще не было, а долго ли голому подпоясаться?
Замечаю на столе пачку денежек… Это расшифровывается просто – «ничего мне от тебя не надо!». Дуреха.
Беру деньги, лечу в кардиологию, нахожу тещу, вручаю «бабки», еду в их квартиру.
Стучу.
Шаги. Секундное разглядывание моей понурой физии в «глазок».
— Уходи.
Но от двери не отходит.
И я очень долго, не помню сколько, пытаюсь объясниться.
Свой монолог заканчиваю, сидя на ступеньке. Знаю – все слышит.
Но не знаю – включила ли мозги. Или по-прежнему – на эмоциях?
Хорошо, что почти полдень – люди на работе, а то бы точно ментов вызвали. Или – психушку.
— Ты ее лапал, лапал, сволочь!!!
И быстрые, затихающие шажки.
«Ну и…»
Вскакиваю, прыгаю в машину, отовариваюсь в ближайшей лавке, подымаюсь к себе, звоню брату и предупреждаю, что меня не будет дня три.

***
…Эти три дня превратились в месяц. Водочку исправно таскал недовольно бурчащий водила – ему не было никакого интереса посреди ночи вылезать из теплой постели.
Дверь не закрывалась ни днем, ни ночью – смутно, как сквозь плотный туман, видел лица тревожные лица родителей и тещи; ошалелые – соседей, которых я почти насильно заволакивал к себе и те не могли уйти, пока не принимали на грудь «гвардейские» двести грамм; озверелое – брата, который эти две недели ночевал в моей квартире и «бдил», чтобы у меня не возникло желания полетать, – взлетная площадка ведь на 9-м этаже, потому могли быть проблемы с «мягкой посадкой».
На дневные «бдения» ко мне он приставил водилу.
Бедный Ваня стойко держался целую неделю, затем, после первого пузыря, уже отказывался просыхать, и, поддерживая мне «компанию» в качестве еще одного угрюмо сопящего молчуна в течение получаса, в конце концов, все же осилив стакан, также молча и изящно складывался под стол.

Пьяных базаров не было – все было переговорено еще в первые пять-шесть дней, а потому я лишь что-то мычал в ответ на то, что орал ненадолго очухавшийся Ваня то ли самому себе, то ли кому-то еще, кто являлся к нему из того мира:
— Пач-чему мы так-кие? Да патаму, чё мы муж-жики! И усё! Православные мы! Херойс-ские! Мы всем – вот так-кую дулю!!!
Очередной стакан – и он снова с блаженной улыбкой нырял в небытие…
А потом вообще наступила мертвая тишина, нарушаемая лишь бульканьем водки в стакане да бешеным рыком братца, который по вечерам привозил очередную дозу в виде полуящика сорокоградусной. Знал, что если не найду пузырь на столе, обыщу всю квартиру, а потом – пойду в лавку. Без денег. Но водку принесу. В округе меня редкая собака не знала.

На исходе месяца инстинкт самосохранения сработал – словно что-то щелкнуло внутри.
Спал на кухне, положив голову на кулаки. Разомкнул слипшиеся веки, окинул взглядом окружающий меня мир – и вспомнил, что на этом жизнь не заканчивается.

***
Когда нас разводили — на жену не взглянул ни разу.
Теща наконец призналась, что сама побаивается свою старшую дочь – «басмач в юбке», а потому даже и не подступалась к ней с уговорами «не дурить». Что ж ты, тещенька родная, раньше молчала об этом…

***
Зима.
Ночью возвращаюсь из командировки.
Душ.
Кухня.
Открываю холодильник в надежде на то, что перед отъездом не забыл его затоварить.
И озадаченно оглядываю ломящиеся от съестного полки.
Это сделал я?!
Брат? Щас.
Наверное – мама.
Надо будет не забыть деньги ей всучить.
Легкий перекус – не люблю обжираться на ночь.
После ванной топаю в спальню.
И на постели вижу жену, уютно свернувшуюся калачиком под одеялом.

…Долго стою на коленях, жадно лаская взглядом лицо любимой.
И как это я не заметил ее одежды в прихожей? Хм, да не было там ничего, будь иначе – засек бы. Ведь не совсем еще баран.
Вдруг замечаю, как у нее предательски дрожат веки, а вскоре и уголки губ едва заметно изогнулись.
Ах ты…
Притворюга.
Хитрюга.
Зараза.
Я те щас…

***
На утро тетя Фая из ЗАГСа, принимая заявление, обалдело смотрит на записи в наших паспортах, что-то прожевывает в мозгу, и, наконец, выдает сногсшибательную фразу:
— А не рано вам еще?
И вторую, не менее интересную:
— Вам бы еще погулять…
Мне уже 30, жене – 20.
Еще «погулять»?
Смысл?

***
Смотрю на жену, воркующую в детской с младшим.
И в голове почему-то крутится только одна мысль:
— Что ж ты, голуба моя, еще выкинешь?
То что «выкинет» – это к гадалке не ходи.
Она скучно жить просто не умеет.
Может, за это и люблю?

Да пусть делает что хочет – лишь бы рога мимоходом не подарила…

© Ромыч, R.G.K., г. Пермь, 2007 г.