Без предварительного звонка, «по капризу души» — заехал навестить одну из своих кузин, ту самую, что замужем за иноплатенянином.
После получасовой беседы «по душам» вприкуску с ароматнейшей «шарлоткой» сестра ойкнула:
— Ты извини, меня же на поминках ждут! Дядя Саша из шестнадцатой квартиры умер. Помнишь его? Сегодня похоронили…

Как не помнить дядю Сашу и тех ирисок, которые он сам очень любил и которыми непременно одаривал всех детишек соседских, которых встречал по дороге с работы в дни аванса и окончаловки?
Как не помнить его рассказы о войне, на которой он со своей зениткой дошел до самой Эльбы и обнимался с американцами?
Как не помнить ту первую в своей жизни рыбалку, на которую он взял меня, тогда еще сопливого второклашку?
…Эх, ну и сука же ты, время…
Такие люди уходят…
И уносят с собой частичку меня.

…Обнял седовласую вдову, присел, помянул, ложечку – в кутью.

И – поперхнулся.
Что это за..?!
За стенкой, как взрыв – грохот, что сейчас называют музыкой.
Децибелл на сто с лишним, не меньше.
Недоуменный взгляд на кузину – та почти кричит, чтобы я расслышал:
— Это Андрюха-сосед куролесит! Двадцать пять уже – а ума как у курочки еще нетоптанной! Все пахана подъездного из себя строит. Опять нажрался, гаденыш…
— Он – в курсе что здесь..?
Кузина угрюмо кивает.
И тут же хватает меня за руку:
— Не лезь, прошу!

Выхожу на улицу, стараясь сдержать «псих», встаю напротив окон этой шумливой квартиры на первом этаже.
Размышляю. Недолго.
Звоню в свою ГБР, объясняю ситуацию.
Ментов «беспокоить» вряд ли стоит – «Закон о тишине» до сих пор не принят Гордумой, а, стало быть, с 06:00 до 23:00 – хоть на ушах стой…
Район не наш, потому ребята подъезжают только минут через двадцать.

Выхожу из УАЗика, еще раз объясняю бойцам ситуацию и прошу «не трогать – только объяснить».
А «музыка» эта гремит так, что и на улице уши закладывает.

Смотрю на молча сидящих амбалов… и ничего не понимаю.
Состав интернациональный, конечно… а, да что там, русские и татары – какой это к чертям «интернационал»?
С детства шайбы и девок в одном дворе небось гоняли, потому и в группу вместе попросились…
Все по-русски понимают лучше меня, так чего сидят?!

Наконец, Сеня, старший группы, подал голос, и бойцы рванули в подъезд, как на штурм рейхстага.
«Музон» стих через минуту.
Еще пять минут, семь, десять…
Что – так много времени нужно, чтобы алкаша «приголубить»?

Вхожу в подъезд – деревянной двери в квартиру нет.
Снесена с ходу, «с мясом» и валяется в прихожей.
Прохожу дальше.
В комнате – три полутрупа, на которых расположилось пятеро бойцов.
Сеня, «развинчивая» своими пальчиками-сардельками аппаратуру, что-то увесисто гудит.
Кровь – даже на стенах.
Не аккуратно как-то…
Похлопал по плечу:
— Закругляйся.

…Ничего себе…
Усадил в УАЗик, сам, против обыкновения – спереди.
Юр-Юрычу:
— Отъедь чуток!
Делать «втык» при подчиненных – идиотизм в кубе.
—!!!

Оборачиваюсь, чтобы понять – дошел ли смысл сказанного.
А то, может, не выспался, ну и..?
Мнет зубами желваки, кулачищами хрустит, глаза – свинцом налиты.
И в сторону их не отводит.
Осекся.
— Ну, говори.
— У Сашки Д-ного маму похоронили. В годовину мы всей группой на кладбище пришли. Памятник – на боку, на могиле – вот такая куча. Кинулись к своим могилкам – еще с десяток нашли, обос…анных. Ничего не утащено, только покорежено. И – …

Они это были, не они – неважно.
Из той же сучьей стаи.
Той же крови бля…ской.
Так на суде и скажу.
Если будет.

***
Первый вопрос.
Почему мы так презираем и ненавидим друг друга?

Второй вопрос.
Кто-то сможет мне доказать, что добро с кулаками – это уже не добро, а зло?

© Ромыч, R.G.K., г. Пермь, 2009 г.