avatar

О том, как деградировала литература за минувшие века и отдельно взятом чизбургере в макдачной

Третьего дня гуляли по Невскому проспекту с невесть откуда взявшейся Натальей Владимировной. Не сказать, что я был особенно против её появления в моей петербургской квартире, но и особенной, трепетной радости я тоже не испытал, благо в норе вот уже как с неделю царит хаос, а телевизор, который я не смотрю года четыре к ряду, так и вообще был вывезен за ненадобностью. Словом, я теперь окончательно чужой на этом празднике жизни. Даже господин Кисилёв Д. с экрана телевизора не агитирует меня поддаться массовой истерии, и, обвязавшись георгиевской лентой, на каждом углу орать про наш Крым и воевавших дедов.

— Слушай, а давай с тобой поженимся как-нибудь? — сказала мне Наталья Владимировна в тот момент, когда я с жадностью уплетал купленный в буржуазной макдачной чизбургер. — Буду тебе верной женой, обеды готовить, рубашки стирать там.
— У нас с тобой совершенно разные взгляды на дальнейшую жизнь, — сказал я, и сделал вид, что секундою тому не охуел от происходящего. — я вот в монахи пойду когда вырасту. Буддистские.
— Я же серьёзно!
— Я тоже не шучу.

Осенней порою, когда страсть к ненавистному числу двадцать семь, разгорается с особой силой, я всё чаще задумываюсь о переезде в деревню недалече от города Петербурга. Купить себе маленькую лачугу там можно по вполне приемлемой цене в сто-сто пятьдесят тысяч, со временем развести различную живность, да посадить брюквы. На кой мне хуй сдалась эта самая брюква — загадка, достойная особенной такой премии, правда, разгадывать её особо некому, а брюква, как-никак, — дань традиции. Наталья Владимировна от таких моих мечт особого восторга не испытывает, ласково величая меня не иначе как «сказочный долбоёб» — явная отсылка к успевшему стать классикой фильму господина Качанова моё самомнение не тешила, однако, дискомфорта тоже не доставляла.

Наталья Владимировна любит чай с бергамотом, красное полусладкое, молочные коктейли и город Париж — столицу буржуазной Франции — из коего в недавнем времени вернулась, попутно успев захватить Каталонию, да мельком сверкнуть в Берлине. Сурен Ашотович предпочитает рыбалку в Репино, белое сухое, и трактат великого мастера меча Такэдзо Симмэна. Как максимум, может съездить на выходные в Вильню, да выпить кофе в кофейне на площади Гедземина.

Словом, наши взгляды на дальнейший жизненный уклад различаются диаметрально.

Ровно год тому назад одним хорошим людям я обещал книгу к двенадцатому июня сего года. Мне тогда порывались дать каких-то денег на первое время, дабы обеспечить кармическое равновесие во вселенной, а так же стабильный обед в маленьком витебском ресторанчике. Денег я тогда не взял, однако, твёрдо был уверен, что роман-то я напишу. И вот, спустя ровно триста шестьдесят календарных дней, каждое утро, дабы заглушить муки совести, я отправляюсь в насиженное офисное кресло. Дома же, дабы искупить вину за бездарно потраченное время, я готовлю ужин, убираюсь, и, периодически, почитываю третий том «Политики» Аристотеля. Но чаще всего я, взъерошенный, с чашкой кофе, сижу за экраном ноутбука и бессмысленно пялюсь на недописанные обрывки несостоявшегося романа. Порою возникает странное ощущение, что я, с особой, свойственной лишь психопатам и мазохистам, жестокостью лишаю жизни отдельно взятого человека, который кричит о помощи на двести тридцать третьей странице. «Ну и пускай кричит, сучий сын,» — думаю я, и продолжаю чтение мастеров древности.

Им — мастерам — было многим проще, нежели нам. В их времена все истории ещё не были рассказаны, песни не спеты, а о возможности жарить ультрамальвин отдельно взятый Гай Тиберий мог лишь мечтать в своих влажных ночных фантазиях. Оттого каждый, кто соизволил заниматься литературой в античности, мог с ней извращаться как придёт в голову — при желании, можно было трахнуть литературу прямиком в нос или ухо, и никто, абсолютно никто не воскликнул, что это уже где-то было. Моим современникам, в этом смысле, повезло гораздо меньше: любой мало-мальски стоящий литератор непременно клеймится, апосля уходит в запой, меняет гражданство, пол и образ мыслей. В конце концов, смерть расставляет всё по своим местам, и вот мы уже наблюдаем картину, согласно лучшим традициям театра Кабуки: миллионные очереди у гроба усопшего, хвалебные речи да поминки с тостами в стиле «он был так талантлив, молод и нахуй никому не нужен». Я, пока что, живу и здравствую на зависть недругам, и даже подумываю над получением гражданства этой нахуй никому, кроме меня, не нужной Родины.
4 комментария
avatar
Ты Marduk?
avatar
Хто?
avatar
Значит, в ХС не ты добавился.

Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.