О том, как некоторые выпускники Витебской гимназии стояли у истоков и даже в буквальном смысле создавали основы письменности некоторых народов, уже сообщалось неоднократно разными краеведами: к примеру, друзья Поцелуевский и Пальмбах (если первый — полноценный разработчик лингвистической школы туркменоведения, то второй — создатель тувинской письменности). Но в этой коллекции, как обычно случайно, обрел еще одно филологическое чудо.

Стою я, значит, у памятника Дюку Ришелье в Одессе, слушаю одесские историйки о полиглотических способностях одного из основателей города (хотя бы историю о том, как он на спор освоил чужой для него язык за три месяца, за достоверность истории, разумеется, ручаться не стану). И тут меня подхватывает прочитанная парой дней ранее аналогия с земляком, который точно так же на спор за три месяца выучил чужой для него язык. И, что удивительно, именно Витебск для этого паренька стал дверью в схожих полиглотических достижениях.

Речь о пареньке, урожденном полочанине, ставшем витебским гимназистом безмундирной базильянской школы. Хотя для его бедного состояния гимназический статус был ой как затруднительным. Суп с чаем могли быть только в гостях. Повседневной пищей был отварной картофель, селедка, ржаной хлеб да водица. А поселился горе-гимназист у еврея-трактирщика в мезонине, где не было ни печи, ни двойных оконных рам. Зато был старый шкаф со старыми еврейскими книгами. Которые и увлекли юношу, да так, что тот вскоре, не пользуясь услугами еврейских учителей, освоил древнееврейский язык на уровне, сопоставимом с раввинским.

Любовь к языкам стала его обязательным вдохновителем и на пути утоления этого пристрастия он неизменно впечатлял окружающих: как самостоятельным освоением совершенно незнакомых для славянского глаза языков, так и трехмесячным освоением до уровня разговорного итальянским языком. При этом, как читатель уже мог догадаться, покорялись ему языки разных возрастов: как современные, «живые», так и те, носители которых были умоляюще незначительны числом. В этой связи кажется забавной еще одна «витебская» аналогия, овеянная легендарностью своего существования: частые сообщения о перевернутом «Черном квадрате» Малевича на различных выставках. Так вот в случае нашего героя похожая история имела место быть: овладев в свое время и клинописью, наш герой однажды в Британском музее обнаружит висящими вниз головой клинописные таблицы. Правда, попадают в такие конфузы не только музеи столетней или стопятидесятилетней давности, но и современные крупные издания. Еще и 10 лет не прошло, как в подобный конфуз попал немецкий журнал, издаваемый институтом Макса Планка, пожелавший на обложке разместить фрагмент китайского стихотворения. Однако помещенные на титульную страницу иероглифы читались носителями языка скорее как порнореклама, нежели стихотворение.

Овладев не менее 10 языками, урожденный полочанин Каэтан Коссович, разумеется, не зарыл этот талант в себе. Он стал автором многих справочников и словарей, снискав благодарных пользователей оных. Один язык, правда, для него так и остался недосягаем. Это язык арифметики (не говоря уже об его братьях — прочих языках математики): математику он ненавидел еще со школьной скамьи, запретив по окончании той любое упоминание о математике у себя в доме. И рассчитывался он даже за те или иные услуги кучками монет, совершенно игнорируя необходимость счета.

Ссылки:
1. Горнак, В. В. Каэтан Андреевич Коссович (1815-1883) в мемуарной литературе современников / В. В. Горнак // Ученые записки УО «ВГУ им. П. М. Машерова». — 2012. — Т.13. — С. 36-40.
2. Рублевская, Л. И. Восток и Запад Коссовича. Каэтан Коссович (1814-1883) / Л. И. Рублевская // Рифма ценою в жизнь: эссе по истории белорусской литературы. — Минск: Издательский дом «Звязда». — 2013. — С. 31-36.